ЗЕЛКОВ БОРИС ВАСИЛЬЕВИЧ
Родился в селе Городище Рыбновского района Рязанской области.

Мы жили в селе Городище до 1929 года, а затем переехали в Рязань на улицу Новослободскую, а через некоторое время на улицу Каляева.

Мой дед работал в Ленинграде старшим дворником. Мамина трудовая деятельность началась, когда ей было 10 лет. Она считалась грамотной, так как окончила 3 класса сельской приходской школы в селе Городище. Мама оформляла документы и, сделав себе справку, пошла работать на фабрику. В 1918 году ее отец умер, и она с мамой вернулась в родное село Городище. Здесь она работала в сельском хозяйстве. В то время проходила программа по ликвидации безграмотности народа в масштабах всей страны и мама обучала женщин грамоте, это считалось общественной работой.

В 1929 году мы переехали в Рязань, и мама поступила на швейную фабрику на улице Подбельского, была швеей. Потом перешла на завод «Рязсельмаш».

Весной 1941 года уже было тревожно. Строили подземные ангары для самолетов, проводили военные учения. В 1940 году в Рязани начали строить военный аэродром.

В связи с тем, что в 1939 году была финская война, в 1940 году с продуктами питания стало гораздо хуже. С 1940 на 1941 год зимой уже начали очереди за хлебом появляться. 22 июня с братом пошли в булочную, которая находилась на Сенной улице. Стоим в очереди за хлебом и вдруг из громкоговорителя позывные слышим и сообщение « 22 июня в 4 часа утра без объявления войны…». Началась Великая Отечественная война. И тут уже немножко начало трясти. Началась мобилизация.

В это время мне было 15 лет, я стал работать на собаководческом питомнике. Готовил корм и кормил животных. А как набиралось 25-30 особей, их отправляли на поезде в Москву.

Смотришь, эшелон идет, танки, закрытые брезентом, пушки. Однажды собак погрузили, смотрю, как раз перед нашим вагоном стоит платформа, а на ней стоят телеги «грабарки», их оглобли подняты вверх, как стволы. Обидно стало, почему везут на фронт не орудия, а грабарки. Оказывается, эти телеги требовались для подвозки снарядов к орудиям на линии передовой и вывоза раненых на первый санитарный пункт.

Много мужчин уходило на фронт, освобождались рабочие места. Я решил идти учится в железнодорожное училище №1. Пошел оформляться, взял справку со школы, в железнодорожной поликлинике на станции Рязань-1 прошел комиссию, дали заключение. Я выбрал специальность СЦБ (сигнализация, централизация, блокировка на железнодорожном транспорте). С 1 сентября начались занятия. Из обмундирования нам дали только рубашку и брюки, больше мы ничего не смогли получить. В училище обучалось порядка 200-300 человек, много ребят было из Рыбного. Очень нравилось слесарное дело. Слесарный цех находился на Рязани-2, там мы изготавливали инструментарий для наших заводов: пассатижи, долото и т.д.

В октябре в Рязани уже бомбежки начались. Примерно в 11 часов объявляли воздушную тревогу, а в час отбой, и мы все шли в бомбоубежище. Радио у нас дома не было, газет выписывали очень мало, только в библиотеке мы пользовались «Пионерской правдой». Были слухи, что враг уже близко, и общая обстановка была очень напряженная. Линия фронта подходила к Рязанской области, заводы перешли на казарменное положение. 19 октября был сформирован эшелон, завод «Рязсельмаш» был готов к эвакуации. В составе эшелона было несколько вагонов для специалистов. Товарный вагон был оборудован двухъярусными нарами, расположенными буквой «П». В нем для обогрева стояла печь- буржуйка.

Нашу семью записали во второй эшелон, но в первом оказались свободные места. Мама пришла с работы 19 октября, часа в три, и объявила, что мы уезжаем. Я не соглашался, потому что у меня было казенное обмундирование. Надо было отдать, но был выходной день и в училище никого не найдешь. Я спрятался в сарае, но пришлось подчиниться и выйти. Мать мне поручила упаковать утюг, а сама повязала узлы с вещами. Нам дали час на сборы, и к 5 часам подошла машина. Приехали на станцию, эшелон уже стоял, погрузились в 19 вагон. Примерно около часа ночи подцепили паровоз, эшелон отправился.

Никто не знал, куда мы едем. Мы проезжали пустые, уже убранные поля, желтые жнивы, черные картофельные поля. Вокруг ни души, ощущение было неприятное. Ехали мы две недели. Ели хлеб, соленое мясо, картофель, свеклу, на станциях запасались водой. 20 октября мы выехали, а 5 ноября приехали. Только в конце пути мы узнали, что подъезжаем к Уралу и едем в Невьянск. На пути следования нас обгоняли лишь эшелоны с ранеными, которые шли в тыл. Раненых перевозили в пассажирских вагонах- эвакопоездах. А навстречу нам шли эшелоны с солдатами, иногда из вагонов доносилась музыка. Эшелоны с вооружением шли с сопровождающими.

5 ноября мы прибыли в Невьянск, было прохладно, лежал снег. Нас с мамой поселили в пятистенный дом к тете Фросе. Она одна воспитывала троих детей: Анне лет 15 было, Иванке 10 и Шуре 5. Муж тёти Фроси ушёл на фронт.

Так мы стали жить и работать на Урале. Мужчины работали день и ночь, эшелон разгрузили очень быстро. Наш эшелон ждали, к приезду был построен новый цех. Станки выгружали, слесари сразу же их устанавливали, и начиналась работа. В очень короткий срок было установлено около 500 единиц оборудования в этом цехе.

Мама работать по специальности не могла, потому что здесь изготавливали артснаряды. Ее поставили контролером ОТК цеха №17. Цех прозвали «Рязанский», хотя там были и ленинградские рабочие, и московские, и из города Курска, и из Белоруссии.

Мама на завершающей стадии изготовления снаряда, на специальном приборе проверяла правильность расточки его внутренней камеры. Берет 8 килограммовый корпус, вставляет его в прибор, прокатывает и смотрит, какие отклонения. В смену, которая длилась 12 часов, она проверяла примерно 2,5 тысячи снарядов, каждый по 8 кг, а это в общей сложности 20 тонн. Снаряд надо поднять, вставить, прокатить, вынуть, положить, клеймо поставить несколько раз. Мама работала в паре с женщиной, потому что одной было не справиться.

В каждом цехе были столовые. Питание было общее, очень скромное: щи, суп, болтушка. На второе всегда давали кашу из турнепса. Тем, кто стоял у станка, у кого была тяжелая работа, давали 800 грамм хлеба в день. Директор завода был очень хваткий, везде поспевал. Ребята из техникумов и из старших классов на подсобном хозяйстве убирали картошку. Если найдут хоть одну картошку на грядке, приходилось начинать снова и выбирать все до одной картошки.

В начале 1942 года с едой было уже совсем тяжеловато. Ходили картошку гнилую собирали, готовили из неё шанежки, в Рыбном они назывались дерунками.

На заводе я работал установщиком арматуры. На готовые ящики, нужно было прикрепить арматуру: накладки, замок, потом петлю и уголки. Шурупчиков у меня за смену выходило 2700-3000. Сейчас есть шуруповерты, а тогда приходилось грудью давить на коловорот, чтобы шуруп врезался. Чтобы хоть немного смягчить давление на грудь, подкладывали не большую фанерку. На этом участке могли работать только ребята от 15 до 18 лет, самые юркие. Очень было трудно работать по 12 часов в дневную смену, а в ночную еще тяжелее. Подростков немного баловали, если работаешь хорошо, иногда наркомовский обед давали. Это значит, что можно еще одно первое взять и картошку или вермишель. Но основная еда была скудная.

Жили очень тяжело. Летом после 12 часовой смены полтора- два часа отдохнешь, а потом в лес за дровами надо идти, чтобы в холодное время отапливать свое жилье. Для этого за 500 рублей телегу купили. Домой приходим часа в 2. Немного перекусим, если было чего, часа два-три отдохнём, а затем собирались на работу.

Зарплата была очень маленькая, хватало на две буханки хлеба. Иногда и такую не получали: на танковую колонну деньги собирали.

Получил я раз наркомовский обед. На улице мороз. Думаю, пойду отнесу парнишке заключенному, он хоть попьет тепленького, погреется. Принес, позвал его: «Возьми, погреешься, там капуста есть». Он пригубил, а потом взял и вылил. Говорит: « Нас лучше кормят». Я посмотрел в лунке в снегу на донышке лежит капустка зеленая. Если бы не было заключенных рядом, а они в 5 метрах сидели, я бы достал оттуда и съел эту капусту.

Мы и заключенные были одеты одинаково: телогрейка, брюки, шапка солдатская, брюки и ботинки на деревянной подошве.

Дисциплина у нас на заводе была строгая. Если опоздал до 20 минут, будет строгий выговор, а если больше 20 минут, то передадут дело в суд и присудят принудительные работы: 6 месяцев 25 % от зарплаты отчислять в бюджет будешь.

На заводе работали женщины и подростки, они составляли около половины всех рабочих. Если с собаками нас было 20 человек, в училище 400, то здесь уже было около 2000. В цехе у нас девушки работали на сбивке ящиков, крышки сбивали, донышки и т.д.

У меня испортилось зрение во время работы на заводе, поэтому перевели в другой цех на конвейер.

Тяжёлое было время. Но мы старались, работали добросовестно.

Научный сотрудник Музея обороны и тыла Ольга Журавлева (Записано со слов Б.В. Зелкова)